Шаг. Шелли никогда не любила шумные компании, ощущала себя в них плохо. Они напоминали ей о школьных годах – не лучших в её жизни. Пухленькая, с брэкетами на зубах, ещё и дочь одинокой матери-шизофренички. Тогда её гнобили все, унижали, оскорбляли… Сколько раз над ней жестоко подшучивали одноклассники? Сколько раз разыгрывали, играя на её простодушии и доверии? И всегда, всегда в группах, редко кто позволял себе подобное наедине, с глазу на глаз. У Шелли долго не было друзей. Она выросла, стала самостоятельной, уехала от матери, долго и упорно работала над собой и, наконец, изменилась до неузнаваемости. Теперь она стройна, подтянута, даже чем-то привлекательна, у неё есть даже более или менее близкие друзья. Гадкий утёнок решил утереть всем нос. Одна цель, к которой девушка шла годами и вот, она работает в полиции. У неё хороший коллектив, интересная работа, она больше не одна. Так ли это? В последнее время ей всё чаще снились сны с воспоминаниями из детства. Все чаще ей казалось, что когда её товарищи смеются или шепчутся, то дело в ней. Может, она лишь отказывалась замечать, что ничего не поменялось? Что её по-прежнему не признавали, над ней по прежнему насмехались? На этот раз активных выпадов никто не делал, но когда её провожали взглядами, Шелли чудилось, что были они неодобрительными, презрительными. Хуже всего было вечером и ночью. Ночью – хуже всего. Даже в своих снах она не могла найти покой. Каждая ночь, каждый новый день становились хуже предыдущего. Девушка держалась, старалась быть сильнее, уговорить себя, что всё не так плохо, но не помогало. К психологу она не пойдёт. Если начальник прознает, может посчитать её не пригодной для работы, а ведь он и так принял её с таким скептичным взглядом… Люди вокруг постепенно казались ей такими же недружелюбными, как и её сотрудники. Недавно её обматерила продавщица. Наверняка она сделала это для того, чтобы потешить себя и толпу. Шелли становилась всё более рассеянной или это другие подстраивали ей неловкие ситуации? Отпуск на море не помог, там каждый, казалось бы, считал своим долго осмотреть её с головы до ног, как тогда, в школьном бассейне, когда она куталась в полотенце, стесняясь своей фигуры, ненавидела себя из-за насмешек в свой адрес. Постепенно врагами становились все. Шелли потеряла покой, но она сильная, она отомстит, не даст больше задирать себя. Она пыталась быть хорошей, но, похоже, ей не оставили выбора. Сегодня её день, её час. Никто не знает, что жилет перешит, что вместо пуленепробиваемой защиты, на ней взрывчатка. Они праздновали свой триумф? В конце концерта обещали фейрверк, она устроит самый незабываемый "фейрверк" в их жизни. Последний в их жизни…

Колин Спенсер – примерный гражданин, к тому же и полицейский. Ему с детства твердили, что надо быть добрым к людям, что причинять им какой бы то ни было вред – страшный грех. Родители подолгу пропадали на работе, забота о младших братьях и сёстрах всегда лежала на его плечах. Да, приходилось то тут то там за них заступаться, порой даже получать "за компанию", но дать сдачи Колин не мог. Мысль о том, чтобы нанести другим вред вгоняла его ужас. Христос покарает его, если он не будет хорошим, а уж матушка как в нём разочаруется! И даже сложно сказать, кого страшнее было предать.
Колин хотел быть хорошим человеком, защищать других. Он решил стать копом. Тренировки, факт того, что в экстренной ситуации ему придётся принять экстренные меры пугал. Поначалу ему приходилось тяжело, Спенсер даже чуть ни вылетел из академии по причине своего миролюбия. Тут ему помогла поддержка семьи. Мать заверяла, что плохие люди порой заслуживают наказания, но только в крайнем случае. Что есть экстренные случаи, когда иначе никак. С тех пор жизнь наладилась и учёба тем более.
С тех пор прошло много лет, Колин был счастлив выписывать штрафы за неправильную парковку, что бы там ни говорили остальные. Патрулировать улицы на пример порядка – Спенсер ощущал себя полезным. А тут к нему в дом проник вор и убил Маффина – его пса, любимца семьи. Разве можно было простить такое? Разве вор не был угрозой его семье и окружающим? Колин ударил вора вазой по голове, он никогда не забудет этот звук, этот взгляд и кровь.
Вора увезли, Спенсеры похоронили Маффина и установили лучшую сигнализацию, но вместе с той вазой сломалось что-то и в самом Колине. По совету жены Колин пошёл к психологу, тот прописал ему какие-то таблетки, но лучше не становилось. Ничто не могло заглушить его чувства вины, ощущения, что он совершил что-то плохое. На работе ему сказали, что вор вором, но за собаку не стоило так мстить, мол, ему повезло, что на самого Спенсера в суд не подали. И самое страшное – на тот момент он хотел причинить вред, вред куда больший, чем удар вазой. Что за чертовщина? Неужели он в душе был таким монстром? Его пугали его собственные мысли. Это ведь не он! Он не мог никому навредить, его не так воспитывали! Но всё чаще Колин видел сны, где воплощал в жизнь всё то, что на тот момент хотел сделать с вором. Со временем он перестал ограничиваться одним вором – набрасывался на свою жену, дочь, даже на годовалого Джеймса. Психолог уверял, что ничего страшного в этом нет, просто его травмировало это переживание. Всё будет хорошо, надо просто отвлечься. Колин верил, ведь доктор знает, о чём говорит. Но сны не прекращались, садистские позывы становились всё сильней. Спенсер замечал, что даже банальные штрафы за парковку тоже имели последствия. Как-то он краем уха услышал убитый горем голос мужчины, который ругался за то, что получил штраф. Мужчина говорил, что только что получил увольнение, ещё и сестра смертельно больна, нужны деньги, а ему и так еле хватает на жизнь… Так продолжалось долго и, в итоге, Колин не выдержал. Он решил уступить своим тайным желаниям, поддаться на сладкий голос Дьявола. Это будет одноразовая акция, просто чтобы успокоить своих демонов и вновь вернуться к прежней жизни… Целью была выбрана сразу большая толпа, чтобы уж точно сработало. Колин как раз отвечал за безопасность на концерте, ему ничего не стоило пронести с собой самодельную взрывчатку.

Служба егерей непроста. Они знали и видели то, что оставалось скрыто от мира людей. Некоторые случаи отпечатывались в памяти, но больше – на психике. Нет, Лукас не был сломлен и не страдал никакими психическими расстройствами, лишь обзавёлся некоторыми… предубеждениями к сумеречным расам, а тут ещё и сопротивление закопошилось… Вампиры, оборотни, ведьмы, многие из них хотели бы полноценно существовать наравне с людьми, не скрываться. Многие хотели избавиться от правил и предписаний ДиХ, а они становились всё строже. Лукас волновался, что скоро начнут бунтовать, что сверхъестественные существа выйдут на улицы города и, не дай бог, покажут, почему люди раньше боялись их. Это опасение постепенно разрасталось, становилось сильнее. Никто ничего не замечал, даже сам егерь. Да, он стал строже, скептичнее, но что в этом такого? А потом появились сны. Сны, где нежить нападала на людей, где сверхъестественные существа свергали действующий режим и обращали мир в хаос. Что за бред? Без причины, ночь за ночью. Сны становились всё интенсивней, постепенно сводили с ума. Наверное, надо было что-то с этим делать, но ведь высмеют! И всё же засыпать становилось всё страшнее, зачастую Лукас просыпался посреди ночи, даже по несколько раз за ночь. Такой дикий режим сказывался на его жизни, на её качестве. Мужчина всё же взял больничный, списал на то, что заработался, но становилось лишь хуже. С недосыпом пришли и галлюцинации. Всё сложнее становилось разделять реальную жизнь и свои кошмары. Картины из снов накладывались на реальность. И всё чаще снилось Лукасу, что именно сегодня сопротивление решило выйти из тени. Прямо во время концерта на главной площади. Он не мог этого допустить. Возможно пострадают невинные, но он выполнит свой долг. Главное выбрать удачное место в толпе – поближе к сцене, там, где этих тварей будет больше всего, куда они будут стремиться…

Праздники, фестивали, групповые мероприятия, собирающие не менее сотни человек на одной территории всегда были головной болью служителей закона. И не важно, чалишься ли ты в оцеплении, или патрулируешь зону, протискиваясь между ошалелыми фанатами, перевозбужденными от мысли, что они вот-вот увидят и услышат в прямом эфире свою любимую группу и будут орать до исступления и сорванных связок самые обожаемые песни, все это не имело значения, ведь где бы ты ни был, тебя может смять толпа, неожиданно превратившаяся в стадо. И в такой ситуации сложно исполнять роль если не пастыря, то пастушьей собаки. Приходится успокаивать людей грубой силой, при этом стараясь не щеголять магическими приемами – иначе не оберешься геморроя с отчетностью и допроса с пристрастием у чистильщиков. Но несмотря на все это, многие егеря с большим удовольствием сегодня вышли на службу, более того, были и такие, что чуть ли не зубами выгрызали себе место в оцеплении в фанзоне. Легавые тоже люди, и егеря тоже… люди, когда дело касается любви к рок-музыке.
Хэдлайнеры фестиваля все еще не вышли, а фаны уже замутили слэм и сёркл пит, зажигая под музыку малоизвестных групп, то перепевающих известные каверы, то исполняющих что-то свое на грани поп-панка и нойза. Сочетаньице то еще. Прыгающие в разные стороны тела быстро затирали служителей порядка так, что те на мгновение теряли ориентацию в пространстве, щеголяя весьма ошарашенными выражениями лица. Николь пока удавалось лавировать в толпе, соблюдая дистанцию и изучая контингент, что был собран в секторе, куда направили их отдел. Где-то неподалеку вышагивал Шеф, бесцеремонно раздвигая толпу, судя по возгласам по правую руку от Ники. Народ, казалось, только прибывал. Шумно переговаривался, делал селфи, подкалывал друг друга на предмет: «Чувак, смотри, это же Хетфилд! – Где? – Ха, наебал!», знакомился, кучкуясь в группки, которые в реальной жизни никогда бы не объединились вместе.
Одна только компашка из пары бородатых мужиков, субтильного патлатого паренька, девочки в очках, женщины, откровенно напоминающей офисную леди, которая поверх дорогого костюма набросила кожанку не со своего плеча, и панковатых студенток чего стоила. Уже одна только тема их разговора, приведшая к скандированию на ломаном славянском наречии «чурчхела», заставила Николь остановиться и присмотреться и прислушаться. Большинство из них были состоявшимися людьми, которые просто пришли послушать музыку и пообщаться. Большинство пришло одни, оставив семьи и друзей, и тут же найдя новых. Рок-фестивали объединяют. Ники улыбнулась, поднимая взгляд к сине-лиловому небу, подсвеченному сполохами огневых установок по бокам сцены, яркими вспышками софитов, затмевающих свет звезд, да неоновыми огнями ночного города.
- Прекрасная ночь, - прошептала она, глубоко вдыхая запах особого, разбитного и полного жизни и нереализованного бунтарства праздника.
- Егерь 3-24, как обстановка? – сухой голос Макса раздался из рации на ее плече, заставив слегка повести лопатками, - Блэр, докладывайся.
- Все спокойно, - произнесла девушка, провожая взглядом целующуюся парочку, которая по их метаниям не знала, уединиться ли им где-нибудь у лотков со спиртным, или же дождаться выступления главной звезды фестиваля, - В секторе гамма подозрительной активности не замечено, продолжаю наблюдение, отбой.
Откуда у вышестоящих инстанций появилась информация о возможном терракте – можно было только гадать. Ники не задавалась этой мыслью, будучи уверенной, что тайная служба Джекилл и Хайд работает достаточно исправно, чтобы предоставлять отрядам егерей проверенные сведения. Впрочем, это могла быть и уловка, чтобы они были просто настороже и не случилось никаких эксцессов. Спиртное, адреналин, шум толпы, гормоны – и любой маг, оборотень или вампир может сорваться и раскрыть людям то, к осознанию чего они были совершенно не готовы. На этот случай и существовали егеря. Сделать все, чтобы не пришлось прибегать к последним мерам – командам зачистки.
Прошмыгнув между двумя байкерами, зачем-то нацепившими темные очки в ночное время, Николь вновь ввинтилась в толпу, осматривая местность и скользя взглядом по лицам присутствующих. Сегодня она была одна. Даглас каким-то невероятным образом отмазался от присутствия там, где по логике должна была быть собрана вся «элита» тридцать девятого, но Ники прекрасно его понимала. В отличие от нее, Грей чувствовал себя в толпе более, чем неуютно, и шуточка от Макса в духе «да вали уже Грей, нам работать надо, а не снимать с тебя десяток полуголых фанаток в самое неподходящее время», зашла, откровенно говоря, со скрипом. Николь же чувствовала себя здесь, как рыба в воде. Толпа никогда ее не смущала, не пугала и не отталкивала. Подумаешь сотня, две, три, тысяча людей. Сколько бы их ни было, приказ неизменен –защищать, следить, беречь, упреждать. Чем Блэр и была занята, пока…
…пока ее не отвлек знакомый силуэт в толпе. Точнее, не скажи, что это был силуэт, нечто смутное, слегка мерцающее, дергающее кошелек из рюкзака одного из байкеров.
- Ладлоу! – прошипела егерь, нервно качая головой, - Ублюдская неугомонная скотина.
Что же, вот сейчас она при исполнении и вполне может позволить вправить мозги этому придурку, что решил поживиться на всеобщем счастье. Метафизически закатав рукава, Ники было двинулась в сторону замеченного невидимки но неожиданно и ощутимо врезалась плечом в слегка обрюзгшего, потерянного мужчину в полицейской форме. Девушка прошептала ничего не значащие извинения, но служитель закона даже не взглянул на егеря. Его глаза… темные и запавшие от иссиня-желтых кругов под глазами, были направлены скорее внутрь, в себя, в глубины его души. Николь проводила его взглядом, отмечая про себя расхристанный вид, форму, что мешком висела на его сгорбленном теле, лихорадочный взгляд, рыскающий по толпе в поисках чего-то… или кого-то... замерла, потом вновь обернулась, но Саймона уже и след простыл. Прикусив губу, Ники вновь обратила свой взор на полицейского и медленно потянулась к кнопке микрофона:
- Егерь 3-24. Замечен подозрительный субъект, - проговорила она, делая шаг вслед полицейскому, другой, сначала слегка неуверенно, потом ускоряясь, - Двигаюсь за ним…
- Без геройства, Блэр…
- За кого Вы меня принимаете, Шеф, - усмехнулась девушка,  провожая взглядом мужчину.

Операцию «Рок-н-ролл» готовили целых две недели. Что, по меркам Саймона было чересчур. В целом, конечно, больше пили пиво в гараже и трындели, но всё же. Все пункты плана были выполнены, а это главное.
Сай не особо любил работать в паре, но обойтись без Джона было сложно. Самое главное у него был собственный фургон.
Джон Райтман, представитель славного семейства оборотней из Голдерс Грина, был личностью весьма своеобразной. Худой, какой-то болезненный. Глядя на него сразу рушился стереотип о «животном магнетизме» и «звериной сексуальности». Сай ни разу не видел его трансформации, но подозревал, что и волк из Райтмана такой же облезлый. Но, у парня было одно важное качество – он ощущал выгоду. Просто вот знал, что дело выгорит.
Правдами и неправдами, через знакомых, Ладлоу удалось добыть пропуск. Официально потрёпанный фургон Джона стал транспортом работников сцены. На самом деле внутри было организовано нечто вроде мобильного штаба. Провернуть такое в наш век борьбы с терроризмом – само по себе успех.
В назначенный день проехали на территорию без особых приключений. Припарковались. Саймон высунул недовольное лицо наружу и тут же залез обратно. Термометр показывал сорок восемь градусов (9ºC), но ёбаный ветер пробирал до костей.
- Я никогда не избавлюсь от насморка, - пробурчал Ладлоу.
- Не ной, сам предложил, - Райтман дёрнул плечами. – Утешишься хорошей прибылью.
- Вот потому мне положено хотя бы шестьдесят процентов.
- Не начинай. Договорились же. Поровну.
- Ты ведь знаешь, что жадность – это плохо?
Джон широко улыбнулся, а Сай выругался под нос и принялся раздеваться. Его напарник наоборот напялил тяжёлую кожаную куртку – ему предстояло работать «карманом».
А теперь представьте насколько всё это обидно. Кругом радостные люди, разгоряченные алкоголем и музыкой, разрисованные девочки-неформалки выкрикивают слова припевов, грохочат басы. И среди всего этого великолепия замёрзший и голый Саймон, которому уже раз пятьдесят наступили на ногу, пару раз толкнули под рёбра и чуть не сломали нос. Очередной кошелёк, отойти назад, сунуть его Джону, опять вперёд. И пофиг, что на сцене солист надрывается и хочет, чтобы кто-то был «его маленькой рок-н-ролл-королевой». Зубы-то стучат так громко, что, кажется, перекрывают рёв колонок. И ноги как две ледышки.
На очередном подходе Сай скользнул к напарнику и прохрипел ему в ухо:
- Всё, не могу больше. Пошли греться.
Через пять минут Саймон уже подставлял почти видимые  грязные пятки обогревателю и баюкал в руках кружку с чаем.
- Сколько там?
- Мало пока, - ответил Джон, деловито раскладывая деньги по стопочкам. – Ещё пару подходов минимум.
Сай вытер нос и вздохнул. Снова в бой.
На этот раз ему удалось разжиться ещё и дорогими часами. Хороший улов. Главное – не нарваться на егерей. Парочка тут точно будет. Последнее время «церберы» вообще активизировались. Устроили настоящее полицейское государство. Впрочем, обычные копы тоже. Обложили со всех сторон. А ведь Ладлоу ещё помнил те времена, когда и камер почти не было, и курить можно было в любом пабе. И Саймон был уверен, что дальше будет только хуже. Эти уроды ещё что-нибудь придумают.
Наверно, у всех магов хорошо развита интуиция. И хоть невидимка колдовал из рук вон плохо, но почувствовать какую-то херню умудрился. Сай резко повернулся, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, откуда это нехорошее «чувство жопы». Взгляд зацепился за девушку. По виду – обычная серая мышка. Впрочем, довольно миленькая. Но, она как будто не на концерте, а на похоронах. Губы плотно сжаты, смотрит куда-то вниз. Вроде бы ничего особенного… На такую фигню отвлекаться нельзя. Но, всё же Сай вернулся к оборотню.
- Пошли покурим.
- Только же курил. Давай хоть через минут десять, - ответил Джон.
- Пойдём, - твёрдо сказал Саймон. – Что-то мне нехорошо. Передохнуть надо.
- Ну, пошли…
Райтман покачал головой, и они вместе двинулись к стоянке. Как раз в этот момент со сцены начали петь про смерть.

- Да, детка, жги! – Егерь покачивался в такт музыке, не сводя взгляда с очаровательной вокалистки. Образ ангела в сочетании с мощным гроулом создавал дикую смесь. Девушка умело зажигала толпу, не останавливаясь на месте, бегала из одного конца сцены в другой, взаимодействовала с другими музыкантами. В общем, шоу вышло на ура. Жаль, что их отделение заканчивается и скоро на сцену выйдет другая группа. Помимо каверов на известные композиции ребята представили несколько авторских песен, весьма неплохих. Штефан почти не жалел, что пошел, пусть и один.
Накануне ему позвонила Ханна и, с трудом сдерживая кашель и слезы, заявила, что не сможет пойти. Сестренка была убита горем, так как долгое время упрашивала родителей  отпустить её на фестиваль. Штефану пришлось пообещать, что не будет сводить с мелкой глаз на протяжении всего мероприятия.  Только тогда Ханну решили отпустить. Сам Гизе был не в восторге, в последнее время он предпочитал выходные, по большей части, проводить дома. Последние полгода работа забирала все силы, и если Штеф выбирался куда, то в основном в бар с кем-нибудь из коллег или на тренировку с ними же. Но Ханна не желала даже и слышать о том, чтобы  двоюродный брат снова отсиживался дома. И клятвенно пообещала смертельно обидеться, если он не пойдет.  Штефану пришлось согласиться, не обижать же болеющего ребенка.
И сейчас, находясь в толпе возбужденных музыкой и ощущением свободы людей, Штефан буквально впитывал бурлящие и обволакивающие эмоции. Странные ощущения. Мужчина и позабыл, каково это – быть на рок-концерте. «Надо будет обязательно повторить, когда Ханна поправится», отметил про себя Штеф. Группа закончила выступление, и егерь вместе с остальным вопил и свистел, благодаря за выступление.

Настоящее безумие, всеобщая эйфория от концерта, от происходящего заражала. Даже не находясь непосредственно у сцены, можно было ощутить басы по земле, в ногах и в своей груди. Музыка и голоса сливались в единую какофонию, особенно от гроулинга солистки на сцене. Толпа рукоплескала в такт музыке, хотела больше этого безумия. Люди и сверхъестественные существа, сегодня тут все были равны, но не в глазах Лукаса. Что-то должно было произойти, он это знал, видел в своих снах. Или это ему сказал начальник? Так сложно разобраться, разделить сны от яви, но егерь был уверен, что его информация – не плод собственных галлюцинаций.
Лукас, наконец, почти добрался до сцены. Третий ряд, достаточно для него. Отсюда он сможет добиться лучших результатов, уничтожить этих тварей. Пусть и не все, но он нанесёт серьёзный урон сопротивлению, помешает их коварному плану.
Группы сменились, теперь уже группа молодых людей приветствовала толпу. Их название ничего не говорило Лукасу, он не любил этот музыкальный стиль, не разбирался и не собирался разбираться в том, что ему не нравилось. Более того, у него больше не будет такой возможности. Егерь знал, зачем пришёл сюда – у него была миссия, и эта миссия убьёт его. Он взорвёт себя, взорвёт нежить и сверхъестественных тварей, последним, что он услышит будет музыкальная какофония. Не такой Лукас представлял свою смерть, но так уж сложилось. Его участь могла бы быть и хуже.
Солист обращался к толпе, призывал показать себя, выйти из тени. Это наверняка знак, вот чего ждало сопротивление – обращение одного из своих. Пора. Нельзя медлить, скоро весь мир узнает о сверхъестественном,  падёт жертвой коварного плана и начнётся вакханалия на главной площади Лондона. Этого нельзя допустить. Вдох-выдох, перед смертью так сложно надышаться. Лукас не боялся боли, но не представлял, как всё будет, что и как долго будет ощущать, прежде чем умрёт. Плевать, главное забрать с собой этих тварей. Вдох-выдох… Егерь достал свой гронд из кармана куртки. Лёгкая прохлада металла обычно успокаивала его, но только не на этот раз. Однако, теперь прибавилось уверенности в себе и собственных силах. Короткий взгляд на небо, жаль, из-за многочисленных огней не видно звёзд, это было бы красивым последним воспоминанием. Лукас вновь обратил свой взор на сцену, ощущал, как толпа ещё сильнее напирала сзади, стремилась к сцене. Дальше медлить нельзя. Прощайте, семья и друзья, это всё для лучшего будущего. Раз… два… взрыв. Егерь долгими ночами, когда пытался сбежать от своих кошмаров, работа над своим грондом, пытался усовершенствовать его ради этой одной ночи. Его труд оказался не напрасным. Тем, кто находился близко к сцене, не повезло, хотя как сказать, их смерть была довольно быстрой. Взрывная волна нанесла дополнительный урон, разрушила сцену, но хуже всего был всепоглощающий огонь и паника. Из-за ограждений вокруг площади, сбежать от последствий взрыва казалось не возможным. Не везло и тем, кого сбило с ног взрывом или в попытке бежать – бедняг затоптали заживо. Полиция и егеря суетились на месте, пытаясь навести порядок, смертные и бессмертные существа старались спасти свои шкуры, а Лукас… Ему уже было всё равно. От него остался только обугленный гронд, оставшийся лежать где-то на земле…

Когда раздался взрыв, Шелли не сразу поняла, что произошло. В ушах звенело, девушку чудом не задавила толпа. Что случилось? Взрыв? Как такое могло произойти? Она ведь одна пришла сюда, чтобы взорвать в воздух тех, кто не принимал и отталкивал её! Что бы сейчас ни произошло, она не сдаст назад. Нет, они поплатятся за то, что высмеивали её, шептались за её спиной, а порой и оскорбляли в лицо! Шелли выбрала выход, к которому стремилось больше всего людей. Первый взрыв прозвучал у сцены и переполошил этот муравейник? Тогда она отрежет им выход, загоняя в ловушку. Девушка начала пробираться к своей цели, готовая отомстить за себя, за свою жизнь. Она бесцеремонно отталкивала от себя всех, кто попадался ей на пути, кто преграждал ей путь. Нет времени  отвлекаться на них. Главное, чтобы взрывчатка не сработала раньше времени, чтоб никто не выбил у неё из рук детонатор.

"Что? Что происходит?"
Колину повезло, он стоял почти у самых ограждений, всё так до конца и не решаясь нажать на кнопку. Он судорожно сжимал в руке детонатор, оглядываясь по сторонам. Люди кричали, боялись, бежали от огня. Надо было что-то сделать, помочь им! Чувство долга боролось с потаёнными желаниями. В итоге долг и ответственность пересилили, но повлияли на здравый смысл. Колин выронил детонатор из рук и бросился в гущу толпы, к остаткам сцены. Там, наверняка, были люди, которым нужна была помощь! Он поможет, спасёт их, это был его долг. Как он мог допустить мысль о том, чтобы навредить им, забрать чужие жизни, разрушить семьи?! Это не он, нет, но сейчас коп получил шанс исправиться, загладить вину за то, чего чуть ни совершил сам.

У каждого егеря, каждого, кто хоть когда-нибудь «выходил в поле», каждого, что побывал в шкуре оперативника есть метафизическая «стена плача». На этой стене выбиты имена тех, кого они не смогли спасти. Не прикрыли, не успели, оказались слишком слабы, или слишком напористы. Имена тех, кто погиб по их вине. Иногда и имен нет, только лица. У каждого есть такая стена. У Гизе, что улыбается так, словно с ним никогда не происходит ничего плохого, у Стивенсона, который вечно подтверждает поговорку, что дуракам везет, у Грея, Шепарда, Кинг, Флеминга. Даже у «золотого мальчика» из восемьдесят восьмого и хладнокровного профессионала из девяносто девятого. У каждого. Была такая и у Блэр. Не столь длинная, но каждый, кто был высечен на ней оставался в ее памяти ужасающей тенью, что преследовала ее по ночам. Вина. Этого у Ники было предостаточно.
Она никогда не обещала себе спасти всех и вся. Невозможно спасти всех. Невозможно каждого закрыть барьером от всех невзгод, невозможно искоренить все зло и быть везде, где требуется помощь. В конце концов, она не супергерой. Но… она все равно думала об этом. Надеялась, что у нее получится и раз за разом ошибалась.
Подозрительный объект продолжал торить свой путь все ближе и ближе к сцене, расталкивая трущихся друг о друга людей, покачивающихся в экстатическом восторге, ловящих каждое слово из уст певца, каждую ноту, что исторгали музыкальные инструменты в руках исполнителей. Сполохи пламени, разгоряченные тела, восторженные лица, все сливалось в одну безликую биомассу, в которой маячила одна единственная цель.
- You can't be what you're not, - пронзал пространство певец со сцены, в обрамлении синтетических звуков, которые, подобно ртутным каплям падали в самую душу.
- The more that I reach our or heaven
The more you drag me to hell, - взревела толпа так, что показалось, что земля содрогнулась. Николь остановилась, мотнув головой и, сжав зубы, втиснулась в просвет между парой пьяных вдрызг компаний. Кто-то схватил ее за предплечье, вынуждая остановиться и выслушать пару ласковых в духе «вы наступили мне на ногу». Ники вырвалась и, ткнув в лицо возмущенному зрителю ксиву, огляделась и тут же выругалась. За это время цель почти подобралась к сцене.
- 3-24, я почти у сцены, нужно подкрепление, - проговорила торопливо девушка, прибавляя шаг, и тихо добавила, - Макс, не нравится мне это.
- One
Еще два ряда, пара увесистых тычков под ребра.
- Two
Цель какое-то время покачивалась в такт музыке, а потом откинула полу куртки. Николь прикусила губу.
- Three… Four…
В руках объекта сверкнула до боли знакомая трубка. Блэр остановилась, не веря своим глазам. Гронд? Какого? Она толкнула плечом одного зрителя, другого, подняла ладонь.
- It's war baby, war baby, war baby, yeah
It's war baby, war, life is war – громыхнула толпа,
Ее толкнуло в плечо, заставив оступиться, и в этот момент нечто впереди обожгло дыханием дракона лицо, одновременно с невыносимо громким:
- Drag me to hell!
И это было последним хоть сколько-то членораздельным, что смогла услышать Блэр, прежде чем перепонки тряхануло от невозможного грохота.  Глаза застили расцветающие всеми оттенками алого и оранжевого сполохи пламени и кровавые всплески. Треск и скрип металлических конструкций пронзили уши, пропороли сознание ужасающей мыслью. Барьер, что должен был развернуться перед стеной огня и обломков, мигнул и тут же погас, образуя внутри егеря бесконечную черную дыру, в которую провалились все ее силы.
- Боже, - только и успела выдохнуть Ники, прежде чем ее накрыло, отшвырнуло на груду человеческих тел, погребая сверху такой же стонущей плотью. Пахло кровью, смертью и гарью, кто-то непрерывно на одной ноте голосил над ухом, тьма накатывала смоляными волнами, заставляя то отключиться, но вновь прийти в себя, словно Ники тонула в штормовом море.
- Помоги… те…
- ААААААА…
- Госп…
- … милуй нас…
- Сп…
- … те…
Шепотки и гвалт вокруг, и трещание чудом уцелевшей рации на груди, изрыгающей шипящее: «Блэр! Блэр, ответь!». Николь попыталась пошевелиться, оттолкнуть от себя едва подергивающееся тело, отчетливо пахнущее прогорклым шашлыком, от которого желчь подступала к гортани, дрожащими пальцами дотянулась до кнопки, выдохнув:
- 3-24… - но в этот момент звон в ушах сменился рокотом бушующего вала обезумевшей от страха толпы, рванувшей в стороны подминая под себя тех, кто упал, оступился, споткнулся, множа жертвы десятками. Визг, крики, топот, все смешалось в единую какофонию, заставившую отчаянно борющийся с обморочным состоянием разум Николь помутиться и погаснуть.

Сначала Саймон подумал, что это какой-то пиротехнический эффект. Часть шоу на потеху публике. Думал он так секунды две, пока не повернул голову. Отсюда, поодаль от сцены, происходящее напоминало Ад. Крики, огонь. Толпа растекалась подальше от средоточия этого локального апокалипсиса. В воздухе пахло дымом, гарью и страхом.
- Пиздец, - тихо произнёс за спиной Джон.
И от этого короткого слова, а точнее от тона, с которым оно было произнесено, стало вдруг так невыносимо страшно. Так, что короткие волосы Ладлоу стали дыбом.
- Нахер, съёбываем, - глухо добавил подельник.
Но Саймон неуверенно начал двигаться прямо к месту трагедии. Сейчас Ладлоу был видимым, запахнутый в плащ, он шаг за шагом двигался вперёд.
- Эй, ты куда?
Сай повернул голову.
- Нужно помочь, - выдавил он.
- Поехали! Спасатель нашёлся!
Но Саймон обернулся и продолжил путь. С каждым шагом уверенность его крепла, и он сорвался на бег. Ладлоу так и не услышал, как за спиной завёлся двигатель. На бегу невидимка скинул плащ и растаял. Некогда следить за обликом.
Кровь на перекошенных лицах. Где-то кричала женщина. Надрывно, громко. Невидимка помог встать какому-то парню. Наверно так и рождаются легенды об ангелах-хранителях. Если пернатые ублюдки и существуют, то сегодня у них явно выходной. И приходится отдуваться.
Образы отпечатывались на сетчатке, въедаясь в подкорку. Неправильно это! Невозможно! Нельзя так! Сай видел бородатого мужчину, прижимавшего к себе трупик маленькой девочки. Обгоревшее лицо бородача было пустым. Он баюкал на руках искалеченное тельце и не замечал ничего вокруг. Потом была девушка. Неестественно вывернутое тело. Убегающие люди перешагивали её. Некоторые наступали. Саймон метался по площади, пытаясь помочь тем, кому нужна была помощь. Собственно, он помогал людям подниматься на ноги. Многие даже не осознавали, что их под руку держит невидимка. Основная толпа валом схлынула дальше. Чем ближе Сай приближался к эпицентру, тем меньше становилось живых.
Саймон собирался двинуться к самой сцене, но вдруг, будто что-то потянуло его влево. Повинуясь интуиции, Ладлоу двинулся в этом направление. И вскоре увидел её. Сначала даже не понял, а потом готов был закричать.
Николь. Живая, мать его. Даже в сознании. Хотя выглядела она совсем не лучшим образом. Лицо в крови, сама похожа на зомбака их «Ходячих», но, выпучив глаза, продолжает мучить рацию. В этом вся Блэр. Кажется, она выбралась из-под груды тел. Филиал Преисподней в Лондоне. Саймона замутило и он готов был блевануть.
- Мать его, Ники, какого хера ты тут делаешь? Давай помогу.
Он поднырнул ей под руку, помогая встать.
- Я выведу тебя. Нужно в больницу, Блэр… Господи-боже… Держись давай.
Николь, к слову, не такая уж и тяжёлая. Неуместно, но Сай в тот момент подумал, что её тело твёрдое, будто стальные канаты под одеждой.
- Держись, Блэр… Держись. Сука, только не вздумай подыхать, слышишь? Нахер оно. Ты только держись. Пожалуйста, Блэр.
Он говорил это скорее себе. В окружающем шуме слова Ладлоу тонули. Он пыхтел, но тащил девушку дальше. А ещё старался не сдохнуть. И это был даже не страх. Липкий животный ужас. Будто почву выбили из-под ног. Свои проблемы теперь казались чем-то мелким и совсем неважным. Кругом умирали люди. Могла умереть Блэр. Просто вот сейчас перестанет дышать. И можно тогда и самому упасть. Пусть его тоже топчут. Говорят, что после смерти невидимки всегда проявляются. Ну, хотя бы тогда его заметят. Наверно. Кто-то ухватил его за ногу. Сай повернулся и увидел мужчину с развороченным лицом. Он был ещё жив, хотя волочил за собой собственные кишки. Саймон дёрнул ногой, оставляя несчастного умирать дальше.
И он хрипел, размазывая по лицу копоть. Внешне превращаясь в чудовище. Призрачный силуэт в чёрной маске смерти. Один хер на него никто не обращал внимания. Кругом происходили вещи пострашнее.

Звон в ушах был нестерпимым. Все остальные звуки прорывались, словно сквозь толстое одеяло. Яркая вспышка света больно резанула глаза, ослепив на несколько долгих мгновений. Чудом удалось устоять на ногах, когда толпа хлынула к выходам, да и просто подальше от сцены, не разбирая  дороги. Внезапно в плечо Штефана вцепилась чья-то рука, но тут же пальцы разжались и слабо скользнули вниз. Егерь успел перехватить запястье какого-то подростка до того, как тот рухнул. Дернул паренька за руку и поставил на ноги.
- Живой? – Для верности Штеф встряхнул мальчишку за плечи. В ответ тот усердно закивал головой. – Отлично. Давай, следуй за остальными к выходу. Хватай за куртки, плечи. Только в этот раз удержись. Лучше всего найди, кого покрупнее, и сядь ему на хвост. – Парень вопросительно посмотрел на егеря. – А я тут пока останусь, прослежу, чтобы кого ещё не затоптали. Бегом!
Гизе, развернул малого к себе спиной и подтолкнул того ладонью чуть пониже лопаток. Тот только успел напоследок оглянуться, но спустя мгновение его кучерявая макушка скрылась из виду. Сам же Штефан развернулся в сторону сцены и стал пробираться к месту взрыва.
- Shceisse… - Дым, огонь, вонь горелой плоти… - Жуть жуткая….
Между тел медленно брела девушка. Вся залита кровью, чужой или своей – не понятно. Движения ломанные, словно у марионетки. Правое плечо опущено, рука плетью висит вдоль тела. Штефан осторожно, стараясь не наступать на тела, подбежал к ней. Девушка не обратила никакого внимания, абсолютно остекленевшим взглядом глядя перед собой, так и шла дальше. Просто врезалась в мужчину и попыталась сделать ещё шаг. Егерь осторожно прикоснулся ладонями к щекам несчастно и мягко вынудил посмотреть на него.
- Хей-хей, взгляни на меня… Ты меня слышишь? – Взгляд незнакомки блуждал в неизвестных далях, но все-таки сосредоточился на лице егеря.
- Что с ней? – Раздался вопрос где-то за плечом. Штефан не отпуская рук оглянулся.
- Блять! Мелкий, я ж тебе сказал сваливать. – Недавно спасенный парнишка стоял тут же, словно тут и был. Егерь убрал ладони с лица девушки и развернулся к пацану. – Ладно, сам напросился. Она в шоке. Рука сломана, а может и плечо. Уведи её нахрен отсюда. И, очень тебя прошу, не возвращайся! Только осторожнее. Попробуйте проскочить мимо сцены. Там огонь, но меньше вероятность, что затопчут. Вот, накиньте, - Гизе скинул свою кожаную куртку.
Парнишка обиженно выпятил губу, но все-таки кивнул и послушно встал возле пострадавшей так, чтобы поврежденная рука оказалась между ними. Застеснявшись всего секунду, положил руку на здоровое плечо, и Штефан накинул на них обоих свою куртку. Под неё бы влез и ещё один щуплый подросток, а толстая кожа должна хоть немного защитить от огня. Девушка в это мгновение подала признак возвращающегося сознания, подхватив сползающую полу куртки.
Жесть, а если бы Ханна была здесь… Но Штефан тут же отогнал мысль в сторону. Её здесь нет, времени рефлексировать нет. - План меняется - я с вами. - Троица быстро стала обходить горящую сцену по широкой дуге. Низенькое ограждение, служившее для ограждения от особо рьяных фанатов, егерь просто пнул ногой. Секция  просто бумкнулась на брусчатку, больше не мешая проходу. Через пару метров им встретился некто из охраны. Здоровенный детина стоял на четвереньках и мотал головой как пес, которому вода попала в уши. Штефан сел перед ним на корточки.
- Алё-у, друг, ты как? Давай помогу встать. – Мужчина, пошатываясь, но смог принять вертикальное положение. Видимо, во время взрыва был где-то неподалеку. Сам уцелел, но взрывной волной приложило. – Слышишь меня? Сейчас все ломанулись к выходам. Скоро начнут кидаться на ограждения, и ещё  больше людей подавят друг друга. Ты сможешь помочь снять хоть одну секцию? – Охранник только кивал в ответ и утвердительно мычал. И отлично, много от него сейчас и не нужно. Только сделать один рывок по выниманию железяки из опоры, дальше дело техники.
… Сквозь дым и огонь, откуда-то из глубин закулисья, едва слышимо прорезался девичий визг. И если бы нервы и все возможные чувства не были выкручены до предела, Штефан бы вряд ли услышал.

У всех из нас есть тёмные и тайные желания, точно так же, как есть также и тёмная сторона, даже если при всем при этом ты белый, нежный и пушистый, что тот первоцвет, распускающийся на альпийском лугу каждую весну. Абсолютно точно таким же человеком была и Ютта, которая при всей своей непогрешимости страдала пламенной любовью не к чему-нибудь, а к мотоциклетному спорту. Почему она и водила мотоцикл, и не могла жить без своего верного двухколёсного коня, который носил её по всему Лондону, и даже туда, куда и доехать было, мягко говоря, весьма проблематично. Но в какой-то момент, когда Ютта проезжала мимо Сити, её словно ослепило ярчайшей вспышкой, она даже затормозила от шока. Повезло ещё, называется, что в зад никто не въехал - а такое вполне могло случиться, вот только кажется её остановка привлекла массу внимания, и всё больше людей стало останавливаться, показывать в сторону случившегося пальцами, а кто-то и вовсе тупо начинал доставать мобильные телефоны, и всё это снимать.
И вот это Ютта просто категорически не могла, не хотела... и не собиралась понимать. В самом деле, как так только можно? Когда случается трагедия, причем судя по всему - национального масштаба - 90 % населения этой планеты что будут делать? Правильно, снимать всё на камеры своих смартфонов.
- Господи боже, вот же оно, настоящее вырождение человеческой расы - подумала Аалтонен, качая головой, - тут даже не надо быть пророком, чтобы сказать с точностью неизвестно до каких тысячных, что даже когда всей планете Земля будет приходить конец, всё равно найдутся придурки, которые будут снимать происходящее, вместо того, чтобы спасать других.
Ну или по крайней мере себя... пусть даже это и отсрочит твою собственную смерть бог весть на сколько времени.

Финка только дала по газам, пользуясь образовавшимся затором, и заторомозившими же людьми - по крайней мере она точно сможет быстрее добраться до места событий. А там... там видно будет, что делать - и нужно ли это будет вообще. Но судя по тому алому мареву от огня, и уже начинающему чадить воздуху, будет нужно что-то делать ещё как. Когда столько огня, и становится настолько трудно дышать - тут уже становится не до разговоров. Перед глазами словно пронеслась нарезка из старой киноленты, которую бережно хранили, а теперь вот снова вытащили зачем-то на свет божий, более того, обновили, освежили и теперь снова кидают её в самую гущу событий, чтобы она никогда не забывала обо всём том кошмаре, что порой происходит вокруг.
На месте же Ютта оказалась буквально в течение десяти минут.

- Jeesuksen Kristuksen..., - в благоговейном ужасе выдохнула финка, паркуясь. Она молниеносно сняла шлем, убрала его в багажник, сама же быстро, как смогла, надела свой рюкзак, и достала свой телефон - но совсем не ради камеры. Нужно было созывать сюда всех своих коллег, срочно. Слава Богу, трубку сняли практически моментально.
- Говорит доктор Аалтонен, из университетской больницы Сент Джордж. На центральной площади в Лондон-Сити во время проведения музыкального фестиваля был только что совершен теракт, нужны срочно машины скорой помощи, полиция и пожарные. Спасибо..., - но не успела Ютта даже трубку положить, как к ней стали пробиваться новые звонки. Даже гадать не пришлось, кто бы это мог быть.
- Ютта, прости что отвлекаю, но дуй..., - финка даже дослушивать не стала.
- Лондон-Сити, знаю. Только что приехала. Пока что буду оказывать помощь раненым на месте, помогать эвакуации. Сегодня будет... ОЧЕНЬ долгая ночь, - и бессмертная положила трубку. Теперь она больше не могла говорить, она нужна была тем, кто всё ещё был жив, кому требовалась помощь, и кто был в шоке, напуган, ранен или просто растерян. Глаза моментально вычленяли ОСНОВНОЕ - кто уже был мёртв, кто сильно ранен, кто просто дезориентирован, и не мог самостоятельно выбраться из толпы. Повсюду был огонь, чад, хаос и крики, люди обезумели от ужаса... и только она понимала, что находится, чёрт побери, по-настоящему в своей стихии. Как там говорилось в новейшей адаптации произведения Конан Дойля? Не война преследует вас, доктор Ватсон - а вы её. Вот точно так же чувствовала себя Ютта.
Февральская революция, Вторая Мировая, Ирак, Палестина, Перу... она снова была дома.

- Помогите!
- Кто-нибудь... о боже, моя рука..., - закрытый перелом, но не сейчас, она не может тратить время на фиксацию только одного перелома, когда вокруг ещё сотни, тысячи людей, которым нужна немедленная помощь. Между тем крики и стоны только усиливались, какие-то же напротив - затухали и тонули в общем гвалте из боли, ужаса и непрекращающихся слёз. Внезапно глаза Ютты нашли чью-ту фигуру, которая сидела, словно съёжившись, стараясь хотя бы как-то защититься от того людского потока, который должен был вот-вот её поглотить под собой. Но нет - только не в её смену. Не сегодня.
- Слышите меня? - Аалтонен осторожно позвала темноволосую, - обними меня за шею. Ничего не бойся, я вынесу вас отсюда. Давайте!. В этот момент стоило поблагодарить все возможные и невозможные силы за то, что она на самом деле благодаря своей крови могла помочь людям - например вынести кого-то из мест, навроде этого, когда вокруг один сплошной хаос, и ничего более вокруг на добрые километры. Ютта старалась держать девушку удивительно бережно, при этом она двигалась достаточно быстро, чтобы как можно скорее передать её уже начинающим подъезжать врачам. Мальчика в итоге удалось даже уговорить сесть к ней на плечи.
- Хорошо..., - выдохнула Ютта, когда они максимально отошли от мест главного скопления пострадавших, и она смогла найти даже что-то вроде небольшого островка, где можно было даже сесть, и при этом находиться в стороне от основного людского потока, - вот, возьмите..., - она протянула девушке из своего рюкзака небольшую бутылку с негазированной водой, - не допускайте обезвоживания. Пейте маленькими глотками, если нужно будет промыть рану - лейте немного. Экономьте воду, пока не подъедет помощь. Хорошо? - и улыбнувшись напоследок, финка обвела глазами территорию катастрофы. Помимо того, что она искала раненых, Ютта выискивала глазами возможных знакомых, друзей... в воздухе заплакали первые сирены, замерцали проблесковые маячки, послышался шелест вертолётов.
- Что же вы так долго... - после чего ласково погладила мальчика, - малыш, ты с кем здесь, с родителями? Подожди их здесь, я найду их, обещаю. Всё будет хорошо.
После чего вновь побежала в сторону основного эпицентра событий.

Отредактировано Jutta Aaltonen (2018-06-01 00:04:10)

Она не знала, сколько прошло. Неделя? Месяц? Пара секунд, или несколько часов? Сознание плыло по черным волнам, которые, покачиваясь, все сильнее и сильнее затягивали ее в густую смоляную трясину, освещенную рыжими сполохами, словно тонкими капиллярами, заполненными лавой. Они пронизали самою суть бездны, в которой не было ничего, лишь темнота и покой.
И это напугало Николь куда больше, чем огонь, взрывы и безумный оскал масок страха, в которые превратились лица живых и мертвых. Она глубоко вдохнула, тут же закашлявшись и засипев. Черная масса давила на грудь, стискивала ноги и руки, не позволяя выплыть, выбраться наружу, что вызвало лишь еще более отчаянное сопротивление со стороны егеря. Выбраться, открыть глаза, оглядеться. Произошедшее казалось какой-то дурной шуткой, быть может, кошмаром.
В какую-то секунду Ники даже подумалось, что вот-вот, сейчас, она проснется в своей кровати, туго спеленутая простыней и одеялом, а будильник, который через три минуты взорвется знакомо раздражающей мелодией, оповестит лишь начало последнего дня января, нелегальная охота на вампира с братом останется позади, а до рокового фестиваля будет еще несколько часов. Но когда слипшиеся от крови и грязи ресницы все-таки позволили распахнуть глаза, первое, что предстало перед мутным взглядом егеря, было лицо… чужое… покрытое копотью, сажей… обожженная и содранная в некоторых местах кожа обнажала темную плоть, но глаза… глаза в которых застыли удивление и ужас, остались целыми. Ники шумно вдохнула, тут же закашлявшись от невыносимой вони, машинально дернулась, отталкивая от себя труп, совершенно бесполый и, распихав в стороны накрывшие ее тела, села, позволяя себе оглядеться.
Это был Ад. Тот самый Ад, который призывали фанаты, прежде чем произошел взрыв. Огонь, тьма, копоть, мечущиеся тела, падающие и поднимающиеся, какофония криков, стонов, трещащих балок, вой пламени, пожирающего все, до чего он мог добраться, запах гари, запах пота, запах закипающей крови. Если бы Николь была верующей, пожалуй, она бы подумала, что уже мертва, ведь даже боли, которая наверняка должна была быть, не ощущалось. Проведя раскрытой ладонью по лицу, девушка заметила, что ее шлем где-то потерялся, сорванный или взрывом, или последующим ударом, благо не оторванный вместе с головой, в которой стоял такой гул и звон, что хотелось опуститься на землю, зажать ее между коленями и покорно ждать, пока все вокруг не стихнет. Но подобного Блэр себе позволить не могла. Дрожащие и непослушные пальцы кое-как нащупали рацию, уцелевшую разве что только чудом.
- 3… 3-24, - пальцы не сразу нашли нужную кнопку, да и наушник был вырван с мясом, оставалась надежда лишь на микрофон, который едва бы смог уловить тот еле слышный, сиплый голос, что срывался с губ Николь. Гортань саднило, как при ангине, трахея словно размоталась на отдельные полукольца, но девушка все же смогла выдохнуть едва слышное, - нахожусь в эпицентре взрыва, тут…
«А есть ли сейчас хоть какой-то смысл в докладах? - всплыла резонная мысль, заставившая Ники замолчать, сглатывая очередной болезненный приступ, однако следом выкристаллизовалось привычное, - сомневаешься – следуй Уставу», - а по Уставу нужно было доложиться.
В голове опять зазвенело, словно ее мозги превратились в моток колючей проволоки, которую наматывают на огромный стальной лом.
- … тут все совсем плохо, - прошептала Блэр, глубоко вдыхая ртом и чувствуя, как к горлу подступает желчь, наполняя глотку горечью, переваливающейся через корень языка. Егерь сжала руку в кулак. Потерять сознание в очередной раз она не могла себе позволить. Да, черт подери, она не могла себе позволить даже рассиживаться столь долго на одном месте. Она на работе, мать твою! И раз она жива и в порядке, то…
Уцепившись за эту мысль, как за соломинку и скрипя зубами, Ники оперлась ладонями о то, что, определенно, раньше было людьми, чуть ли не на четвереньках выкарабкиваясь на то, что можно было назвать «землей».
Это был Ад. И то, что выросло перед ней в ту секунду, когда, казалось, она уже была готова подняться на ноги и приниматься за работу, вызвало у девушки лишь сдавленный вскрик:
- Мать его, Ники, какого хера ты тут делаешь? Давай помогу, - оно едва угадывалось в оранжевых сполохах, грязное, и в то же время просвечивающееся в нескольких местах. Ники машинально выставила руку, попытавшись отгородиться барьером, но существо лишь поднырнуло под нее, помогая егерю встать.
- Я выведу тебя. Нужно в больницу, Блэр… - оно поминало Бога и материлось одновременно, смешивая английскую речь в такую мерзотную какофонию, что от нее мутило сильнее, чем от раскачивающегося под ногами мира. И все же Николь успела выхватить знакомое «в больницу».
- Нет… - она было уперлась, но тело не слушалось, волочась следом за «чертом», что пытался вывести егеря из эпицентра Преисподней, по чужим телам, мимо мертвых и умирающих, мимо плачущих над близкими, мимо исступленно воющих в ужасе. Он тянул ее вперед и вперед, умоляя, требуя, заставляя оставить тех, кто просил о помощи и спасении, и, возможно, именно его голос и вернул девушку в реальность, заставляя окончательно вспомнить, где она, кто она, и кто тот, кто пытается ее спасти.
- Лад… лоу… - каждое слово, каждый слог вызывает лишь очередной приступ кашля. Ники упирается заставляя невидимку остановиться, - как…ого… хера? Я… не могу…, - воздух из легких не просто заставляет голосовые связки дрожать, он рвет их на части. Девушка морщится от боли, сглатывая очередную порцию вязкого дерьма, наполняющего рот, но все же выдыхает, пытаясь вырваться, - пусти, бл… я должна им... п… дол…
И в этот момент земля вновь содрогается, уходя из-под ног. Новые языки пламени с мгновение лижут ночное небо, уступая новым крикам. Шум и безумие опять поглощают все вокруг, заставив Блэр не просто отшатнуться, а буквально завалиться на Саймона. Очередной барьер вспыхивает едва заметной пленкой и тут же гаснет, высасывая и так малые крохи сил и вызывая такую острую боль в голове, что девушку вновь мутит.
- Боже… - Ники замирает, глядя, как было нашедшая путь к спасению толпа, разворачивается, ошалелым стадом пытаясь прорваться в противоположном направлении, не обращая внимания ни на кого, не видя ничего перед собой, оглушенная, обезумевшая, превращающаяся в животных, что ищут лишь спасения для себя и, быть может, для своих близких.
«Должна быть там, остановить… сделать хоть что-нибудь!» - у Ники больше не было сил и желания объяснять что-то невидимке, она вытягивает руку, только сейчас замечая, что перчатки на ней нет, как нет и половины рукава, который не то прижарился, не то просто прилип к черному от незнамо чего предплечью. Она сможет их остановить. Разделить. Двумя, тремя барьерами. Если потребуется, заключить каждого в тюрьму из магии, но не допустить новых жертв, надо лишь сконцентрироваться, лишь найти в себе силы отбросить волнами накатывающую боль, что теперь тянется жаркой волной от загривка вниз к лопаткам и пояснице.
Магия вырывается не потоком, но тонким ручейком. Однако ее хватает, чтобы накрыть мерцающим куполом одних, упавших под ноги толпе, закрыть стеной других, на мгновение, всего на несколько секунд задержать третьих, не позволив толчее перерасти в давку. И это придает Николь сил. Мыль о том, что ей удастся, у нее получится... стабилизировать поток здесь, а потом... потом вернуться к эпицентру, потушить огонь, заняться ранеными и убитыми, накрывает ее с головой, отсекая все остальные и, кажется, даже приглушая боль. Теперь очевидно... это был всего лишь шок, временная слабость. И Ники делает было шаг обратно...
Но Ладлоу, словно специально, выдергивает ее из этого состояния, оттаскивает в сторону от бегущих на них людей, волочет куда-то в сторону, не обращая внимания ни на что. Ни на мольбы, ни на просьбы, ни на ругань. Хотя, может быть, она и не произносит этого вслух. Быть может вся ее ярость так и остается в голове… в мыслях. Злость на гребаного Саймона, который не позволяет ей выполнять ее работу, злость на тех ублюдков, кто устроил это безумие, злость на себя, готовую, казалось, бы ко всему, но так и не способную сделать ничего полезного, да еще и в итоге спасенную долбаным информатором. И эта ярость высасывает из Ники последние силы, давая невидимке шанс вытащить ее, и выбраться самому из этого ада.